Евгения Сергеевна Коготкова: «Ничто не забыто»

В 1941 году мы только что закончили девять классов Солнечногорской средней школы. Солнечногорск – это небольшой город в 60 километрах от Москвы. Как только прозвучало объявление о нападении фашистской Германии на Советский Союз, все мы, не сговариваясь, прибежали в родную школу. В нашей школе было два, теперь уже десятых класса. Через неделю всех десятиклассников отправили под Смоленск рыть окопы. Но, оказалось, что все это бесполезно, так как немцы постоянно бомбили и обстреливали работающих людей, не давая ничего делать. Спустя 20 дней все, кто рыл окопы возвратились, ведь Смоленск – ворота Москвы. 10 июля 1941 года началось Смоленское сражение, продлившееся до 10 сентября. Сражение, которое задержало продвижение немцев к Москве на целое лето. Должна сказать, что меня единственную из двух классов, не взяли под Смоленск рыть окопы, так как всем уже было 17 лет, а мне только 16. И я в течение лета 1941 года окончила курсы Р.О.К.К.(районное отделение Красного Креста), получив соответствующий документ.

Вспоминаю такой эпизод. Во время учебы на курсах мы проходили практику в городской больнице. Когда я первый раз туда пришла, привезли раненого в голову летчика, сбитого немцами. Увидев кровь, я упала в обморок. Падая, услышала фразу врача: «Господи, и так с ног падаешь, а тут еще и с этими практикантами возись». И я дала себе клятву никогда больше не реагировать так на вид человеческой крови.

Первого сентября для десятого класса учебный год так и не наступил – нас отправили в Истринский район убирать урожай. Делали абсолютно все. Единственное, чего не могли – это косить. Но уж ворошить и убирать сено – это наша работа. Работы продолжались всю осень. Помню, в ноябре уже начались заморозки, и мы из мерзлой земли руками выкапывали свеклу (лопат не хватало). 25 ноября 1941 года Солнечногорск был оккупирован немцами. Мы с родителями уходили из города в надежде переждать оккупацию в деревню. Но немцы через день появились и там. В первом деревнском доме, где мы остановились, было очень много беженцев. Среди них – одна очень разговорчивая украинка. Когда немцы пришли, она стала требовать у хозяйки полотенце, чтобы всетить их хлебом-солью. Но тут забегает переводчик, и на чистом русском языке говорит ей: «Немцев уговаривать ни о чем не надо. Они сами возьмут все, что им нужно». Мои родители не захотели даже в одном доме с этой женщиной оставаться, и перешли в другой.

В том доме меня положили спать с хозяйской дочерью. А рано утром следующего дня наши самолеты бомбили эту деревню. Я сразу же соскочила с кровати, так как лежала с краю. Перед глазами у меня пролетел огромный осколок и врезался в шкаф. Мы его еще горячим оттуда достали. Много лет спустя мне рассказали, что хозяйская дочь считали, что, возможно, я спасла жизнь. Не будь меня с краю кровати, она могла бы попасть под этот осколок. В середине дня немцы потребовали от хозяйки наварить им много картошки. Нам, нескольким девчонкам, приказали накрывать столы и обслуживать их. Началось застолье с выпивкой. И, набравшись шнапса, ни захотели танцевать. А музыки-то нет. Орут: «Шения (в смысле, Женя), пой!» Я молчу. Тогда – пистолет под нос. «Шения, пой!» Я запела вот такую песню: «То не тучи грозовые, облака. По-над Тереком на кручах залегли. Кличут трубы молодого казака, пыль седая вьется облаком вдали», и т.д. Всех русских затолкали в угол. Немцы танцуют. Я пою. Перед словами: «Красный маршал Ворошилов, погляди на казачьи богатырские полки» в дом влетает все тот же переводчик. Как заорет на них, уже, конечно, по-немецки. Разогнал все это веселье.

На третий день мы перешли в следующий дом. Тут немцы нас, нескольких девчонок, заставили начистить большой бак картошки. У хозяйки все ножей не хватало, и один немец дал мне свой нож. А когда картошку начистили, отдать мне нож было некому. Нет немца. Вышла в сени, села на лавочку, думаю, может появится. Вдруг заходят два офицера. Оба высокие, чистокровные арийцы. Один голубоглазый блондин, второй – шатен с синими глазами. Начинают разговаривать. Один: «Ну, наконец-то никого нет. Можно спокойно поговорить. Слушай, куда мы лезем? Зачем нам эта Москва?» Второй: «Нет, меня знаешь, что больше всего удивляет – почему они молчат. Мы почти в их столице, а они молчат. Наверняка, они задумали что-то страшное». Я сижу, боюсь пошелохнуться. Вдруг один из них обращает внимание другого на меня. «Зим аль, шонес мэдхен.( Посмотри, красивая девочка)». Я смутилась. Чувствую, покраснела до ушей. Один: «Смотри, а она понимает. Деревенская девчонка понимает». Первый: «Ну, во-первых, не забывай, где эта деревня. А во-вторых, мы вообще не знаем, зачем она здесь». Поднялись и вышли. А я помню, подумала, меня-то они чего испугались?

Ночью все беженцы спали одетыми, лежа на полу. Я лежала между родителями. Вдруг меня колотит прикладом в спину немец: «Штей ауф!»( вставай!)». Он толкает меня прикладом в спину по направлению к двери: «Шнель, шнель»( скорей, скорей). Думаю: «Ну, уж на улицу я с тобой не пойду». Взялась за стоящий у входной двери стол и спрашиваю его: «Вас вильст ду?»( что ты хочешь?). Отвечает: «Майн месер»(мой нож). Я молчу. Он повторяет: «Во ист майн лонгер мессер?»( где мой длинный нож?).
Отвечаю: «Дас верштее их, абер их вайс нихт, во ист дайн лонгер мессер»( Я понима, но я не знаю, где твой длинный нож).
- А где картошка?
- На кухне.
- Вот. Твой длинный нож на кухне.
Ему ничего не оставалось, как уйти.

На четвертый день папа нашел свободную комнату в доме рыбака на берегу озера Сенеж в лесу. Когда мы укладывали на саночки свои пожитки, чтобы переехать туда, подбежал опять переводчик. Пистолет мне под нос: «Партизан, партизан». А я возьми и огрызнись на него. Не могу себе простить, почему я у него не спросила, где они? Ведь мы с папой собирались обязательно их найти. Он мне сказал: «Вот обеспечим маму дровами и картошкой (которую мы набирали в открытых колхозных закромах), и пойдем в партизаны». А этого переводчика почему-то всегда считали русским. Я я-то ему сказала, пусть он сам немного побережется, а вот о партизанах не спросила.

6 декабря 1941 началась историческая битва за Москву. Моя подружка, партизанка Аня Иванова, мне потом рассказывала, как партизаны помогли войскам при освобождении Солнечногорска……12 декабря 1941 года Солнечногорск был освобожден.

Мы вернулись домой. Встречает меня сосед и спрашивает: «А ты мозги видела?» « Какие мозги?» - «Обычные, человеческие», - отвечает. «Где я их увижу?» «Пойдем, покажу».

И рассказывает: ночью он вышел на улицу и видит, что из нашего дома выходит немец и несет за ножку плачущего младенца и с силой бьет ребенка об угол.( Ребенок всю ночь плакал, и это его раздражало.) Серый кусочек мозгов так и примерз к дереву. Бездыханное тельце выбросил в сугроб как ненужный хлам. Несчастная мать сошла с ума. С ума сошла и одна из моих подруг. Было страшно, когда она прошла мимо меня, никак не реагируя на мои к ней обращения. А проходящая мимо женщина мне рассказала, что немцы затащили ее в подвал строящегося дома культуры завода им. Лепсе и в очередь насиловали.

В нашей школе они организовали конюшню. На лестнице были положены деревянные мостки, по которым лошадей заводили на второй этаж. Каждый класс – стойло для лошадей Только один класс на первом этаже не был занавожен. В нем немцы пытали пленных и коммунистов. Стены были в кровавых пятнах. После все этого я подумала: «Какой мне десятый класс? Только на фронт». Решила воспользоваться тем, что мимо города идут наступающие войска. Один командир танкового полка говорит мне, что он бы меня взял, да ведь мне даже семнадцати нет.
- Мне скоро исполнится 17.
- Вот, когда исполнится, тогда и рвись на фронт.

Сразу же после освобождения города от немцев на территории военного городка КУКСа( курсов усовершенствования командного состава) «Выстрел» формировалась 134-я стрелковая дивизия. Но военкомат в город еще не вернулся из эвакуации. Работал всего один человек. Он не успевал все сделать сам, и обратился в Солнечногорский райком комсомола, чтобы ему подобрали в медсанбат двенадцать сандружинниц. Райком ВЛКСМ объявил набор добровольцев. На эти 12 мест было подано 144 заявления. После чего их просто прекратили принимать. Поскольку у меня был документ об окончании курсов РОКК, то в число этих 12 попала и я. Однако, когда я пришла в часть, меня не берут из-за возраста. Думаю себе: «Хорошенькое дельце: райком ВЛКСМ меня рекомендовал, а военные отказывают». На второй день опять прихожу, опять отсылают домой. Прихожу на третий день.

В это время в медсанбат пришел смотреть пополнение комиссар дивизии. Комбат ему докладывает: «Вот, товарищ комиссар, мы ее не берем, а она все ходит и ходит». Комиссар дивизии и разрешил в порядке исключения взять меня. Вот такая история.

Е.С. Коготкова, сборник «Воспоминания, навеянные песнями о войне».